К 300-летию Григория Сковороды

Образ его мерцающе-поэтически-зыбок и необыкновенно-конкретен; взгляд Григория Сковороды на известном портрете словно живое свидетельство глубин, каких можно достигнуть, овладев игрой на духовных гуслях…
Шел сквозь мир, неуловимый для него, соблазнами сплетающий сеть; шел мимо цветущих драгоценных садов, городов, наполненных житейским скарбом судеб, богатых усадеб; шел, чтобы петь свои песни и формулировать мысли свои, подразумевающие пристальный взгляд в таинственные пещеры духа…

Красноречив вектор поиска Григория Сковороды, философа, поэта, баснописца, педагога.
…Его философия – сгусток поэтических кристаллов; он виртуозно совмещал слово, обработанное поэтически, и мысль – глубоко работающую и переливающуюся огнями герметической алхимии.
…Три мира выделены философом-поэтом; и первый из них –человек, а два других своеобразно объединены Сковородой в символический мир Библии, чей глобальный свод включает в себя все.
…в том числе путь, не позволяющий сети мира, сплетенной из соблазнов, поймать вечно идущего мудреца.
Было в образе и жизни Сковороды нечто от дервиша, хотя от знаний восточных миров он был, очевидно, далек.
…И было потом – причудливо работают космические дуги и формулы – нечто от Сковороды в пространстве другого мирового странника – Велимира Хлебникова.
Книги Притчей Соломоновых, сжатые и сгущенные до предельных ударов в бубен сознания поэтические мысли, породили, как волшебная нива, «Разговор о премудрости».
Византийская София, сияя лучами, представляет себя так:

Диалог между нею и человеком, страждущим истины, развернется пространно, но и компактно, касаясь самых разных вариантов постижения мира.
Космоса.
В определенном смысле Сковороду можно назвать родоначальником русского космизма – своеобразной поэтической смеси мысли, утопии, Провидения, колыхающихся великолепно высот духа…
Счастье (лучше, крепче – щастье) составляет цель человеческого бытия, бытования на земле в недрах вечного вращения юлы          юдоли…  Был ли счастлив Сковорода?
Казалось бы, он достиг внутренней гармонии, и философия его исполнена высокого покоя, тем не менее, писал:

Колорит тяжелого стиха велик, и своеобразное обаяние его словно призывает ко включению архаики в игру современных созвучий.
…Учение о двух натурах живописало путь от внешней –  телесного, косного и тяжелого пласта –  ко внутренней, таящей в себе вселенную в миниатюре и соединенной со вселенной огромной, которую так интересно прозревал будущий брат Сковороды –Константин Циолковский.
Сковорода обращался к небесному покою, как к простору подлинного отечества духа – О покой наш небесный!
Созидая басни, поэт хватал за шкирки пороки, но шкирки у оных скользкие, и в том нет вины поэта… Они (пороки), даже уязвленные и извлеченные словом на свет, продолжают алчное свое бытование меж нас.
…Кажется, Григорий Сковорода не умер – в доме дворянина Ковалевского на пути в Киев, но растворился в бездне собственного пути, свершаемого вновь и вновь, поскольку метафизическая хрустальная лестница, ведущая в мистические небеса, бесконечна.