И вот в моем сюжете странном любови, птиц мельканье,
забытых миром уголков пределы, романы
и алчностью поделенное на два солнце,
превращенья, смерть чешуей блестит напротив в рыбной лавке,
теряется дорога за темной немотой плотин соленых.
Вот женщина, что в зеркало глядится,
чувственные букли, в беспросветной чаще ее любви,
изменчивой и алчной тело, подвластное луне,
возвысилось над ветром и над небом,
далекое как звезды, в пустоте среди
сомнений, колебаний и упреков
чтоб стать унылой хроникой, в которой смеется муха
над старостью разбитой.
Воспоминанья о ласках, плавая в море прощаний,
все вокруг искажают пароксизмом иронии.
                                Но и тогда ведь
тоже погасло пламя
в мире, рассказанном голосом милым?
Влюбленные пары, слепые от гнева и от великолепия века,
мальчик в отеле берет чемоданы,
из города в город, от языка к языку, в лиц незнакомых
                                движенье.
И тут нежданно появлялся призрак;
                                сонный,
из какой-то сладкой плоти, с блестящими зубами,
благоухал, парящий в воздухе горячем,
потом расслабленно лежал на пляже, болтал о всякой всячине
                                пустячной,
витая около моей души, как свет морей далеких,
как вкус виски, проникая в тело человека.
                                Но разве раньше не было гальки,
песка, струящегося между пальцев,
который требовал ничье наследство забытья и грезы?

И ты услышала шепот воды игривый,
далекие уста, что еле слышно бредят,
безграничность и побелевшая от солнца кость,
от солнца, брызгами огня играющего в скалах,
миг единый, единый вздох и облака пустые.

Послушай, ради Бога, никаких восторгов,
                                    вот ветер,
чайки криками пронзают невыносимое сиянье дня,
она как дым парит в тени террасы с чашкой и медленная сигарета в ее
губах,
                                    и ветер,
и лица стали напряженней, исчезая сразу,
и как-то все не те, как в заговоре странном, как-то все вовне,
                                   и ветер,
берег, ночь, мерцающие жуткие пространства,
только ветер, ветер и его обманчивые когти.

Твое тело и из скользкого шелка лассо, что влечет на плантации
                      береговые
к облаку выгоревших твоих волос от пота влажных
и к тем незабываемым мгновеньям
такие превращенья тайные  души твоей бродячей
такое красоте безумной поклоненье
влекущей к беспорядку —
                      о шепот «нет» слетающий с горячих
к себе влекущих губ!
и бездна мощи наших бурь и поцелуев
в любовной преисподней тщится
возвратить мираж блаженства
к стене железной «было» что стоит за мирозданьем!

О те гостиницы…
О судороги жизни меняющей
течение и темп любви о фильтр отлученья колдовской
о бедное незнанье старых карт о проза ночи душной от объятий
голодный свет несостоявшихся свиданий струится в венах
и пальмы гнутся в одиноком исступленье
                           и тянутся ветвями
к моей груди и недра черные земные мне возвращают разом
                           всю былую нашу нежность.
Любви разнузданная нагота в оковах черных буден
те комнаты что меблированы дождем и кражей
светящееся лоно моря чайки мелодии
на алтаре разлуки с большими зеркалами волшебства
                           похожими на очи
край тот неподкупный
и опьяняющий
нас крепким алкоголем ветра
и волосы твои и губы
и тропического жара струи золотые
и жаркое удушье волны в твое врывающейся сердце с криком
                            спазма и паденья
и снова те еще не видевшие солнца края
и снова те еще не знавшие любви тела
в сетях неодолимой лени полдня
великолепье жуткое души
что бьется исступленно в пароксизме любви на ложе дюн и поцелуев
                            твоих
и любовников усилья в то время когда медленное пламя смерти
                     их тела объемлет
как некий афродизиак
и разжигает
голод.
Чудовище «вчера» стоит за мирозданьем!