Портал «Читальный зал» работает для русскоязычных читателей всего мира
 
Главная
Издатели
Главный редактор
Редколлегия
Попечительский совет
Контакты
События
Свежий номер
Архив
Отклики
Торговая точка
Лауреаты журнала
Подписка и распространение








Зарубежные записки № 31, 2016

Иван ГОБЗЕВ



МАТЕМАТИКА
 
(Рассказ)

Даже самые удивительные открытия, самые невероятные вещи со временем превращаются в банальность. Ко всему привыкаешь, и начинает казаться, что так было всегда, что так и должно быть.
Арсеньев сидел в полутьме у большого монитора с кружкой подстывшего кофе. За окнами, в вечерней зимней черноте возвышались громады высоток с беспорядочными огнями окон. Этот вид почему-то вызывал воспоминания о детстве, о больших стеклянных витринах с игрушками, о маминой руке в варежке, о снеге, который в свете фонарей сверкал на дороге бриллиантами. Он и сейчас еще поражался этому сверканию, искренне удивляясь, что вот, в этом совсем вроде бы не сказочном мире есть такая волшебная красота. Но волшебную красоту, — заговорил в нем физик, — кое-что объединяет с мгновенными сигналами на любые расстояния. И это общее — отсутствие практической пользы. Да, думаешь, прекрасно, нет проблем послать в Туманность Андромеды сигнал, который будет там получен в тот же момент. Только никакую информацию с помощью этого сигнала передать невозможно, таковы законы физики. Квантовая запутанность. Ребята в той далекой галактике смотрят на электрон и думают про нас: у ребят в той далекой галактике есть электрон, связанный с нашим. Изменение его свойств ведет к мгновенным изменениям в нашем электроне. То же самое думаем и мы, возможно, в тот же самый миг. Но поделиться этими мыслями не можем. Так что остается лишь восхищаться волшебной красотой этой бесполезной возможности. Как бриллиантовым снегом. Хотя со снегом сейчас плохо, — подумал Арсеньев, — какой-то дебил задумал посыпать дороги реагентами. Так что не то что на сверкание посмотреть, на санках детям не проехать.
Арсеньев уютно поежился и отхлебнул кислый офисный кофе. Детские воспоминания — это родина. Родина там, думал он, где прошло наше детство, это места и воспоминания, ставшие частью нас. Бывает, идешь по улице, сворачиваешь в тенистый  дворик, замечаешь мельком старую детскую площадку и вдруг замираешь. Сначала внутри — замирает мысль, сердце, а потом и ноги останавливаются. И невольно говоришь: «Боже мой…» Чувство такое, как будто ты  внезапно наткнулся на нечто крайне важное для тебя, но давно утраченное. Но вот она эта потеря — прямо перед тобой, бери. А ты не можешь. Ты подходишь, смотришь, и в этот момент встречаешься с самим собой — маленьким. Но вернуть нельзя. Потому что ты — это уже не ты.
Интересно, как они там живут в другой галактике. Арсеньев заглянул в кружку, в центре которой собралась пена, обрамленная чернотой кофе. Словно галактика в глубине вселенной. Он захлебнул эту пену. Почему кофе в офисе такой гадкий — это тоже интересный вопрос.
Прошло уже тридцать лет с тех пор, как великий Эдвард Виттен доказал, что по крайней мере в одной звездной системе галактики Туманность Андромеды есть разумная жизнь. Доказательство было чисто математическим, но его теория подтвердилась, когда был проанализирован свет, идущий к Земле от Андромеды. Путь это долгий, два с половиной миллиона лет. Анализ показал, что уже несколько сотен тысяч лет там существовала высокоразвитая цивилизация, по всем технологическим параметрам превосходящая земную. Выяснилось это просто: удалось перекодировать поток фотонов таким образом, чтобы составить из него голографическую картину происходящего на одной из планет. Потрясенные ученые увидели нечто невероятное — множество простых и сложных геометрических объектов, перемещающихся в пространстве. И все. Ясно было, что это никак не творение природы, это мог создать только высокоразвитый разум. Что это за объекты, с какой целью они перемещались, были ли они сами разумны или же кто-то управлял ими, оставалось не ясным. Тем не менее, теория Виттена подтвердилась — более убедительное доказательство трудно представить.
Впоследствии было расшифровано еще много световых сигналов из самых разных областей Вселенной, но все это был не более чем космический шум, никакой структуры. Внятная картина неизменно приходила только с той загадочной планеты в Туманности Андромеды, и всегда одна и та же: геометрические объекты, движущиеся в различных направлениях. Лучшие умы мировой физики и математики ломали головы, пытаясь обнаружить закономерность в их перемещениях, но все напрасно. Они двигались хаотично, бессистемно: как если бы человек никогда не ходил одним и тем же путем и никогда в одно и то же место.
Школьникам первую запись расшифровки сигнала показывали в пятом классе. Арсеньев хорошо помнил этот момент. На одном из уроков по астрономии Анна Александровна вдруг сообщила с хитрой улыбкой:
— Сегодня мы с вами увидим, что делают инопланетяне в туманности Андромеды!
Всем, конечно, было уже известно, что инопланетяне существуют, но увидеть своими глазами — совсем другое дело!
Анна Александровна была хорошей учительницей. Маленькая сухонькая женщина с пронзительным взглядом, она носила очки с сильным увеличением, отчего ее глаза казались в три раза больше.
— Арсеньев, — с игривой строгостью говорила она обычно в середине контрольной, зная, что он сделает ее быстрее всех, — ну что, написал?
— Сейчас, сейчас, Анна Санна, почти! — отвечал он, торопливо водя ручкой по бумаге.
— Слышь, Арсен, — шептал сзади двоечник Стаханов, щипая его за локоть, — дай списать, век рабом буду.
Так вот, в тот раз она объявила кино об инопланетянах. И все, несмотря на банальность темы, возликовали и разволновались. Еще бы! Кино! На уроке!
Она погасила свет и включила голографический проектор. Тотчас над длинным учительским столом возникла дрожащая картина: зеленовато-красный мерцающий туман, то пропадающий, то возникающий вновь, в котором медленно ползут пирамиды, сферы, кубы и прочие объекты. И все, больше ничего.
Мертвую настороженную тишину нарушил шепот Стаханова:
— Это же ад…
Громова закричала и выбежала из класса.
Анна Александровна выключила проектор, зажгла свет, и строго посмотрела своими огромными глазами на Стаханова.
— Миша, ты дурак.
Впоследствии Арсеньев наблюдал геометрический вальс инопланетян сотни раз. Он тоже, как и многие другие ученые по всему миру, надеялся разгадать его смысл. Другая проблема заключалась том, что все видели происходящее два с половиной миллиона лет назад — столько, сколько свет идет от Туманности до нашей галактики. А это очень большой срок, за это время их цивилизация могла много раз погибнуть. Или же наоборот развиться до невообразимых высот. В такой ситуации обмен информацией, конечно, не возможен. Пока до них дойдет вопрос, и пока будет обратно идти ответ, Земля, не исключено, превратится в выжженную пустыню, и ответ просто некому станет получать. Да и вопрос к тому времени вряд ли сохранит актуальность.
Арсеньев в тысячный раз открыл Теорему Виттена о внеземном разуме — так ее окрестили физики. Сотни страниц формул, обосновывающие необходимость наличия в конкретной точке вселенной разумной жизни, без опоры на какие-либо факты и наблюдения. Чистая математика и ничего больше. Вот она сила математики — царицы наук! Еще древние поняли, что только ее таинственные абстракции в силах описывать подлинную реальность, наши же глаза и уши вводят нас в заблуждение. Мир не таков, каким мы его видим — он таков, каким его рисуют формулы. Математика — это магия. И Арсеньев снова вспомнил Анну Санну.
— Видите ли вы атомы? Колебания воздуха? Слышите ли ультразвук? — говорила она, прохаживаясь и глядя в класс, как на собрание дураков. Но взгляд ее скользил поверх головы Арсеньева, и он надежно чувствовал, что к дуракам не относится.
— Нет, — продолжила она. — Но все это есть, и многое еще другое, о чем органы чувств никогда нам не скажут. Законы движения Ньютона — что это, как не чистая математика? Это ведь соотношения чисел, которые точно описывают законы природы! Это значит, что реально не то, что мы видим, слышим, обоняем, а только математические понятия.
— Че она курила? — прошептал Стаханов в ухо Громовой, одновременно положив свою широкую ладонь на ее коленку. Видимо, из-за волнения он сказал громче, чем надо, и услышали все. Многие заржали. Только Арсеньев от негодования побледнел.
— Пошел вон! — резко сказала Анна Санна.
Стаханов покраснел, недовольно поднялся и вышел, хлопнув дверью. После таких ситуаций в классе всегда возникала неловкая напряженность. Арсеньев попытался спасти ситуацию.
— Е равно мц в квадрате! — закричал он.
— Че? — рассеяно спросила учительница. Она, видимо, думала о Стаханове. Лицо ее слегка порозовело от бешенства.
Все опять заржали.
— Ну, формула Эйнштейна, энергия эквивалентна массе… — робко кашлянув, пояснил он.
— Да, Арсеньев, молодец! — улыбнулась вдруг Анна Санна. — Это еще один прекрасный пример величия математики, способной фундаментальные принципы природы выражать в немногих числах!
Когда она обращалась к нему, жесткость в ее взгляде уступала место странной нежности.
— Боже мой! — вдруг воскликнул Арсеньев. — Мать твою, Виттен! Анна Санна, спасибо!
Это было озарение. Он вскочил с чашкой в руке, отчего содержимое выплеснулось на экран, прямо на теорему великого ученого. Вскинул руки, и остатки кофе полетели в потолок. От возбуждения его трясло. Он сел обратно и набросился на клавиатуру.
Ключ к решению прятался в теореме самого Виттена! Его математика уже содержала ответ, и странно, что этого не замечали десятилетия. Словно решение ждало своего гения, нового Виттена — Арсеньева.
Быстро перепроверив свою догадку на листке, он понял, что станет нобелевским лауреатам по физике или филдсовским по математике — это уже как там решат. А может, и то, и другое вместе. И не за такие открытия присуждали высшие награды!
Конечно, предпосылки открытия Арсеньева содержались у Виттена на девяносто процентов. Но так всегда бывает, это обычное дело — ученый основывает свое открытие на трудах предшественников, тут нет исключений, кого не взять. Ньютон, Эйнштейн, Бор — никто из них не придумал ничего «с нуля». Но заслуга прорыва справедливо принадлежит им, потому что никто до них не смог построить окончательную теорию.
К тому же, у Виттена не было в явном виде решения проблемы — требовалось введение одного нового члена и модификация пары уравнений, которые в определенной комбинации и давали решение. Конечно, Виттен и сам мог бы обнаружить, это, как говорится, лежало на поверхности. Но не обнаружил же!
— Анна Санна! — в сердцах сказал Арсеньев, глядя в небо, — спасибо!
Как жаль, что она не дожила до этого триумфа!
Свое решение он назвал Уравнением ответа, потому что оно позволяло рассчитать ответ жителей Андромеды на любой заданный вопрос в реальном времени. Это было колоссальное открытие, оно позволяло обойти старое эйнштейновское ограничение на передачу сигнала с конечной максимальной скоростью. Теперь не надо было ждать миллионы световых лет в ожидании ответа, теперь его можно было получить сразу! Всего лишь нужно внести определенные параметры в уравнение, потом произвести вычисления — и ответ готов. Разумеется, инопланетяне и не подозревали о том, что им задают вопросы и они на них отвечают. Но весь фокус заключался в том, что если бы им такой вопрос задали, то они бы ответили именно таким образом. Это математика, жесткая закономерность, даже неизбежность.
Оставалась только одна сложность — как перевести с языка математики на обычный язык? Как толковать заданные в уравнениях вопросы и получившиеся ответы с точки зрения не математики? Тут надо было думать, придумывать адекватный словарь. В случае чисто математических вопросов уравнения расчет ничем не отличался от работы обычного калькулятора. Это уже само по себе давало огромные бонусы, потому что заставляло ничего не подозревающих инопланетян делиться своими превосходящими знаниями. Но всю свою мощь теория Арсеньева могла показать именно в ответах на обычные, человеческие вопросы, вроде «У вас бывают дожди?» Но как сформулировать такой вопрос в языке виттеновских уравнений, а затем еще и расшифровать полученный ответ?
Тут надо думать. Арсеньев нервно взъерошил волосы, резко встал и прошел к кофемашине. Пока кофе готовился, он стоял у огромного, во весь его рост окна и смотрел в небо. Красное небо города, которое прячет по ночам звезды и планеты. Видны только самые яркие. Интересно, какое небо у них, там? Он заметил в стекле свое отражение. Очки немного наискось, волосы сальные и стоят, клочковатая щетина. На лбу огромный прыщ. Так выглядят только придурки или гении. И сегодня Арсеньев понял, кто он!
Только к утру ему удалось составить приемлемый словарь для перевода с языка математики на естественный язык. Конечно, было много спорных и неоднозначных трактовок, программа требовала серьезной доработки. Понятно, что за одну ночь ничего, кроме тяп-ляп не напишешь, но для самых элементарных формулировок ее было достаточно.
Перед тем, как задать первый вопрос, он налил еще кофе. С одной стороны, он был бодр и вдохновлен, с другой сказывалась усталость, в глазах резь, внутренности ныли от большого количества кофе натощак. Да и бодрость была не здоровой, а скорее, похожей на лихорадочное возбуждение нервнобольного человека. И это правда, ученый, стоящий на пороге великого открытия, похож на одержимого! Что же, наука требует жертв. Все равно лечь спать, бросив начатое на полдороги, он не мог. Он прошелся по кабинету, размял руки, подрыгал ногами, даже подпрыгнул пару раз. От прыжка закружилась голова, и он едва не упал. Нужно беречь себя, — подумал он с улыбкой, — а то до нобелевки не доживу.
«Почему у вас там нет ничего, кроме геометрических объектов?» — примерно такой смысл был у вопроса, который он внес в программу. Напечатав, он от волнения зажмурился. Это исторический момент — первое сообщение инопланетянам и первый ответ от них! Происходящее записывала камера. Собравшись с духом, он открыл глаза, со страхом ожидая, что где-то допущена ошибка, что программа не работает или еще страшнее, — что его теория неверна. Но ответ был. На экране горел результат сложного вычисления его уравнения —  длинная череда символов. На расшифровку ушло примерно полчаса. Ответ оказался приблизительно таким (если он правильно все понял): «Это ваша способность воспринимать. Нет никаких объектов». Туманно! Перед тем, как сформулировать новый вопрос, он внес небольшую модификацию в программный код, чтобы перевод осуществлялся автоматически, без его прямого участия. Так было, конечно, совсем не надежнее, но значительно быстрее.
— А что вы видите у нас? — напечатал наконец он. Он рассчитывал, что раз технология у них более развитая, то они уже давно обнаружили землян.
— Пустоту. Мы не знали, что вы есть, — был ответ.
— Но на Земле очень много чего есть: города, люди, машины…
— Нет. Ничего нет.
Арсеньев подумал, что, наверно, программа неверно кодирует. Внеся правки, он переспросил:
— Что вы видите у нас в галактике Млечный путь?
— Ничего. Нет никакой галактики.
— А что есть? Что-то же есть?
— Есть только математика.
На секунду Арсеньеву показалось, что он слышит голос Анны Александровны. Он потер виски, потряс головой и отхлебнул кофе. Надо сменить тему.
— Ваша цивилизация существует до сих пор? — наконец набрал он.
— Нет. Мы погибли полтора миллиона лет назад.
— Как же вы общаетесь со мной?
— Это математика общается.
Он откинулся в кресле и уставился в потолок, на котором отпечаталось в форме спиральной галактики пятно от кофе. Что-то не то. Причем здесь математика?
И вдруг его пронзила поразительная догадка — он понял, что ответы давали не инопланетяне, а программа, точнее —  модифицированная теорема Виттена. И она содержала ключ ко всем тайнам природы — в виде математических уравнений! Это означало, что он может получить ответ на абсолютно любой вопрос.
И он торопливо набрал:
— Но ведь есть вещи, которые нельзя назвать математическими абстракциями. Мои воспоминания. Детство. Мама. Анна Александровна… Это все что?
— Математика, — ответила программа.

Яндекс.Метрика