Портал «Читальный зал» работает для русскоязычных читателей всего мира
 
Главная
Издатели
Главный редактор
Редколлегия
Попечительский совет
Контакты
События
Свежий номер
Архив
Отклики
Торговая точка
Лауреаты журнала
Подписка и распространение








Зарубежные записки № 21 (33), 2013

Готфрид БЕНН

НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
 
Давайте поговорим

Давайте поговорим.
Кто говорит, тот жив.
В прозрачном огне сгорим,
нужду свою обнажив.

Эй, голубой топаз,
заката алый разлив,
мы видим, мы слышим вас!
Кто говорит, тот жив.

И даже в пустыне твоей,
в Сахаре твоей тоски,
где ни женщин, ни миражей,
ни тепла пожатой руки,

и если лодку в ночи
несет без руля на риф —
пожалуйста, не молчи!
Кто говорит, тот жив.



Однажды ночью

Однажды ночью — в мире ни души,
вокруг висела смесь дождя с туманом —
в случайном городке, в дали, в глуши
затерянном и, верно, безымянном,

я видел всех любовей и страстей
безумье, всех «Хочу!» и «Невозможно...»
разыгранное наспех, без затей,
настолько театрально, так безбожно,

в метаньях рук, немытых и горячих,
что гладили и удержать старались,
и не умели — невдомек незрячим,
как штопать сети, чтоб они не рвались —

ах, эта ночь, и сырость, и туман,
заброшенность, безвременье, безместье,
всех близостей разрыв, всех чувств обман,
о Боже — боги! Холод, дождь, безвестье!



Прекрасная юность

У девушки, долго пролежавшей в камышах,
рот словно обгрызен.
Вскрыли грудную клетку —
пищевод дырявый,
а в укромном уголке под диафрагмой —
крысиное гнездо.
Один крысенок валялся дохлый.
Остальные ели печень и почки,
пили остывшую кровь —
им выпала прекрасная юность.
И вот их нашла прекрасная быстрая смерть:
всех побросали в воду.
Ах, как же разевали они крошечные пасти!



Он и она в раковом бараке

Он:
Вот этот ряд — изъеденные чрева,
а этот — груди заживо в распаде.
Вонь. Смена у сестер всего по часу.

Не бойся, одеяло подними.
Представь, ведь этот ком прогнившей плоти
какому-то мужчине дорог был
и звался родиной и упоеньем.

Потрогай эти шрамы на груди —
как бусинки, ряд мягких узелков.
Не бойся. Ткань мягка и не болит.

Вон та кровит, как тридцать туш. Откуда
в ней столько? Этой плод сперва пришлось
иссечь из съеденного раком лона.

Тут спят все время. Новеньким внушают:
«Сон — лучший лекарь!» Лишь по выходным —
в день посещений — им снижают дозу.

Еда в них будит отвращенье. Спины
все в пролежнях — рай мухам. Иногда
сестра их моет. Как скамьи в саду.



Летят ли мгновенья

Летят ли мгновенья,
слово звучит —
рана творенья
кровоточит.

Слизью сочится
вечный зачин,
каплет живица
в лоно причин.

Дары и слова
все взяли сполна:
гунны — подкову,
скиф — стремена.

Утешься сущим,
не обремени
небо несущих —
пройдут и они.

Твои — лишь мгновенье,
сказаний свет,
да рана творенья.
Иного нет.

Пастушье пенье,
поля в дыму —
это знаменье,
доверься ему.

Вглядись в безмерность
ушедших лет,
ей имя — верность.
Иного нет.

Верность теченью
земных дорог,
верность знаменью —
близится срок.

Морок, мельканье,
сказаний свет,
да хмель молчанья.

Перевод с немецкого Галины Бушковой

Яндекс.Метрика